"Упавший духом гибнет раньше срока". Омар Хайям
Самолёт из Чимкента приземлился в Нукусе. Цель моя – Куня-Ургенч. Из Нукуса полечу самолетом до Ургенча, а там всё близко, и Куня-Ургенч и Хива. Сегодня переночевал в гостинице и открыл для себя очень неприятное обстоятельство – я не взял с собой паспорт. Хорошо, что для покупки билета на самолёт паспорта не требуют.
Пустили меня в гостиницу с условием, что я приду после одиннадцати вечера, а в шесть утра меня уже здесь не будет. Конечно, за плату. Дальше я уже о гостиницах не думал, ночевал на вокзалах, предварительно сдав свой рюкзак в камеру хранения. Просыпался иногда, когда чувствовал, что меня обыскивают. Приходилось защищаться. Такая вот бесшабашность юности.
Нукус представлен в моём дневнике несколькими страницами зарисовок фантастических орнаментов на керамике, которая присутствует везде, во всех интерьерах. В столовой в центре города - восточные вазы с изображёнными на них цветами кунжута; поливные кумганы (сосуды для напитков традиционной формы), много керамических миниатюр - скульптур, используемых для украшения в нишах на стенах интерьера столовой. Удлинённый стол - дастархан из дерева арчи, суп под названием мастаба. Глаз отмечает всё для меня необычное.
В художественном музее Нукуса собрана хорошая коллекция живописи. Интересна живопись Волкова, уроженца Ферганы. Образование он получил в Петербурге в мастерских В.Маковского, Н. Рериха, И. Билибина. В 1916 году он возвратился в Ташкент и посвятил свой талант этой земле.
Живописи, в понимании европейцев, на Востоке не существовало.
В коллекции музея много дарений из центральных российских музеев. Сейчас складываются современные школы живописи. В Ташкенте есть художественное училище (там преподавал А.Н.Волков). Высшее образование молодые художники получают в российских художественных вузах.
В самолете на Ургенч познакомился с газовиками, русскими рабочими и инженерами из Москвы, прилетающими сюда вахтовым методом. Семьи их в центрах. Жёсткие ребята, много пьют. Они меня пригласили с собой в свою гостиницу.
Один из них, инженер, во время разговоров, сказал: «Вы, художники, там у себя в мастерской придумываете красивую жизнь, а жизнь совсем другая. Нужна сила». Напряжение между ними и местными жителями сразу ощущалось, особенно, когда вокруг была молодёжь.
Автобусы для меня - главное средство передвижения по Ургенчу и вокруг него. Все кондукторы автобусов – мужчины, сытые, упитанные и довольные. В путешествии всегда много интересного. Везде пытаюсь записывать наблюдения.
Блокнот заменяет собеседника, ограничивает очень небольшой круг внимания и создаёт хорошее, ровное настроение. В путешествии со спутником нужно приспосабливаться к его нуждам, самочувствию, нужно говорить и поддерживать общение. Всё это заменяет дневник, оставляя приятное чувство одиночества, сосредоточенности и обострённого внимания.
Человек, долго живущий в одной обстановке, привыкает к окружающему и перестаёт обращать внимание на детали. Путешествующему всё внове. Из окна автобуса вижу низкие глиняные дома, закрытые стенами от улиц, сады, людей на улицах и остановках автобуса – всё интересно.
Вот вошли в автобус две старые узбечки со свёртками, одетые в красное и коричневое тряпьё. На остановке старушка в пёстрой чалме из цветной ткани, рядом весело щебечут две молодые провинциалки, увешанные украшениями и с колечками в носу. Пожилые мужчины не снимают огромных бараньих шапок ни зимой, ни летом.
Движение укачивает, подремлю. Вышел в Куня-Ургенче из автобуса в поле, засыпанное обломками бывшего здесь древнего города. Солнце привычно раскаляет остатки былого величия, очень жарко. На огромном пространстве кое-где остались полуразрушенные сооружения. Пошёл к самому грандиозному.
Завывает ветер во все дыры мавзолея Текеша (табличка на стене, конец 12-го века). Восемь веков простоял огромный купол на четырёхугольном кубе, переходящем выше в восемь углов и уже дальше поднимающийся на двадцать пять метров. Очень толстые стены из древнего тонкого кирпича. Кто-то когда-то его ремонтировал.
Этот процветающий город, застроенный дворцами, мавзолеями, мечетями, в котором в разные времена жили такие учёные с мировыми именами, как Авиценна, Бируни, пережил судьбу Отрара. Войска Чингизхана разрушили в Ургенче всё, что смогли, так как это была столица противостоящего ему Мухаммед – шаха.
Мавзолей Текеша выстоял! После того, как схлынуло монгольское нашествие, Ургенч, как и Отрар, стал восстанавливаться, и даже процветать и застраиваться многочисленными сооружениями два века, вплоть до нового и уже окончательного разгрома. В конце 15 века, устанавливая власть над миром, эмир Тимур, наказывая непокорных, «совершил пять походов на Ургенч, уничтожил его, и приказал засеять ячменём». В этом городе всё делалось на полном серьёзе, и даже трагизме.
Разрушив Ургенч, Тимур приказал вывезти мастеров – строителей этого города в Шахрисябз, близ которого он родился, и был уделом его отца. Он превратил Шахрисябз в свою резиденцию и стал застраивать грандиозными сооружениями. Ургенч - (теперь его называют Куня-Ургенч) со времён второго разгрома лежит в развалинах.
Всё, что выстояло, сохранилось, хотя и с большими потерями, представляет огромную ценность.
Портал мавзолея Текеша оформлен в стиле сталактитов, как в пещерах, удивительно напоминающие лица сумрачных божеств. Рисовать Бога нельзя, а напоминать о нём – сколько сможешь. Подавляющее величие. Внутри мавзолея сумрачно, прохладно.
Когда глаза привыкли к полумраку, вдруг увидел несколько сидящих кружком стариков, удивительно красивых, в огромных мохнатых шапках, негромко произносящих молитвы. Подошёл и поприветствовал их на своём, как мог, казахском. Старики поулыбались, покивали головами, напоили водой, дали хлеба.
Я знал, что фотографировать нельзя, рисовал их позже, по памяти в своём дневнике. Они опять стали читать молитвы, и я вышёл. На всём огромном пространстве погибшего города, в разрушенном мавзолее, продолжала звучать негромкая молитва. Конечно, это одно из ярчайших переживаний, которые я испытал в путешествии, прикосновение к вечности, одна из вершин моего паломничества.
Дальше на пустыре, в стороне от мавзолея Текеша, среди обломков, сохранились мавзолей одного из хорезмшахов – Атсыза иль Арслана и мавзолей проповедника ислама Наджм-ад-дин-Кубра. А в отдалении от мавзолеев возвышался в одиночестве самый высокий, как я потом узнал, минарет в Средней Азии, несмотря на то, что, во время одного из землетрясений с него упал фонарь - (верхняя часть минарета).
Особняком стоит небольшой, очень изящный мавзолей – усыпальница рода Суфи. Под лавиной веков, среди землетрясений и погромов, он возвышается среди руин, сохраняя своё величие. Давно, видимо, высокий стройный портал, облицованный шлифованным кирпичом тёплого тона, не имеет никаких дверей. Поранена, обрушена часть внешнего голубого купола над главным залом. Внутри на полу мавзолея - нагромождение мусора.
И вдруг, при взгляде вверх, потрясает, сохранившееся в высоте великое произведение - облицованный керамикой внутренний купол - радость при виде которого, осталась в моей памяти навсегда. Поразительная лёгкость геометрической конструкции, совершенство замысла, переливы тончайших цветных орнаментов, наполняющих розетки, ощущение благородства, изящества, соразмерности, изысканности – все эти слова невольно приходят в голову. Это вечный гимн гению и мастерству строителей усыпальницы.
До купола невозможно дотянуться, поэтому, видимо, он сохранился. Гнездящиеся на небольших выступах над стенами голуби и воробьи, крыльями за столетия чуть повредили поливные изразцы возле гнёзд. Ну, им простительно. Орнамент, который создавали мыслители, математики, философы, наблюдающие устройство вселенной (многие из них были и зодчими), воплощает великую духовную гармонию, стремление к идеалу, стремление постигнуть Божественный замысел Мироздания.
Купол, сияющий над разрушениями и веками в усыпальнице рода Суфи древнего Куня-Ургенча, я думаю, одно из величайших приближений к совершенству, духовному и профессиональному. Трудно оторваться, прийти в себя, уйти.я медлил, но время бесчувственно, безразлично. Оставаться надолго здесь нельзя.
Снова автобус - через Ургенч мне нужно уехать в Хиву. По пути в Ургенч, немного успокоившись, в салоне автобуса я с удовольствием наблюдал, как мужчина в тюбетейке что-то рассказывал своему соседу - красивейшему бородатому таджику с орлиным носом и в огромной лохматой шапке.
Тот, повернувшись к нему, внимательно слушал, кивал и поддакивал «аува», всем своим видом показывая искренний интерес к собеседнику, подставлял ухо, хитро крутил головой, смеялся, закидывая голову, повторяя с всегда разным выражением - «аува, аува!». Рассказывать такому человеку, я думаю, большое удовольствие. Наблюдать благодарного слушателя всегда интересно. Не нарисовать его я не мог. В дневнике - он во всей красе!
В Хиве я был всего три часа, посетил музеи природы, истории, музей медицины. Вышел на базар. Интересны мастерские кузнецов, прилавки антикваров, но больше всего, интересна базарная толпа, лучше любого театра. Всё на фоне холма, на котором находится самая старая часть Хивы, обнесённая крепостной стеной - Ичан-Кала, и тут же старая крепость Кунья-арка.
Джума - мечеть с минаретом, медресе Хурджум и Кутлуг-Мурад. Дворец Таш-хаули, восточные бани и недостроенный минарет Кальта-минор – памятник великому честолюбию Мухамед-Амин-Хана, повелевшему возвести самый высокий в мире минарет, но погибшему в одной из своих войн. Перечисление великих сооружений я только начал, их в прекрасном городе очень много.
В музеях можно было слушать нескончаемые рассказы о восточных деспотах, гаремах, сражениях и завоеваниях доблестных хивинских воинов, армиях рабов на новых стройках Хивы (существовал в Хиве и невольничий рынок), великих людях, которые здесь жили. Но что такое три часа? Это прикосновение, чтобы потом годами знакомиться с работами исследователей истории, архитектуры, искусства этого великого города, смотреть на него уже их глазами. А тогда я возвратился в Ургенч.
На остановке автобуса в Ургенче меня ожидало очередное чудо. Стоявший рядом мужчина спросил: «Путешествуете?». «Да» - говорю. «Откуда?». «Из Алма-Аты». Выглядел я тогда, наверное, экзотично. Бородатый, загорелый юноша в широкополой, с кистями, войлочной шляпе, с рюкзаком за плечами. «Куда хотите ехать?». «В Бухару» - говорю. «Как?» «Не знаю пока. Наверное, поездом». «Поездом» - говорит - «Не советую.
Народу в вагон набивается много, жара, все разуваются, дышать совершенно невозможно. Впереди пустыня». «Что делать?» - говорю – «Подумаю». Помолчав, он неожиданно говорит: «Знаете что? Я завтра в 4 утра еду в Бухару на машинах. Предлагаю вам сейчас пойти ко мне домой, отдохнёте, примете душ, а завтра поедем в Бухару». Так мне было подарено знакомство с Юрием Алексеевичем Номофиловым.
Юрий Алексеевич жил в однокомнатной секции пятиэтажного дома - (Ургенч застраивался типично, как все советские города) и руководил небольшим заводом по изготовлению вентиляции для зданий. Объяснил мне, что завтра нужно отогнать на ремонт в Бухару грузовую машину, шофёр на которой поедет не больше пятидесяти километров, а мы - на другой машине, будем его сопровождать.
Типовые пятиэтажки, где он жил, совсем не приспособлены для жаркого азиатского климата, но это никто не принимает во внимание. Традиционная узбекская архитектура совсем другая, это нужно бы учитывать, проектируя жильё для горожан.
Номофилов несколько лет живет в Ургенче, а до этого провёл 15 лет в лагерях, в Берёзовке. Прошёл войну, после победы работал в советской военной администрации в Германии, потом, в результате каких-то действий и доноса угодил в лагеря. В центральных городах ему после освобождения жить запрещено. Дома у него небольшая коллекция немецкого «мейссенского» фарфора. Мы поговорили о немецком искусстве, насколько я в нём что-то понимал.
Юрий Алексеевич - человек огромного жизненного опыта и культуры, очень лёгкий и открытый. Я рассказал о своих занятиях, увлечённостью Востоком. У нас завязался интересный разговор о местных людях. Я запомнил его замечание, что узбеки, по его мнению, народ, в котором развита кастовость, как в Индии. Индия издревле влияла на сопредельные народы. Принадлежность к определённому сословию в Узбекистане неукоснительно соблюдается и на это никак не влияют советские порядки.
Потом он спросил, не знаю ли я какого-нибудь экзотического способа приготовления рыбы, так как он начинал готовить ужин. «Нет? Ну, так сделаем как всегда». Рыбы много в магазинах и столовых Ургенча и других городов – рядом Аму-Дарья. Ужин был необыкновенно вкусным, после него я принял душ и хорошо отдохнул.
Утром, с рассветом, когда ещё прохладно, две машины тронулись в путь через пустыню. Неисправная машина не торопилась, а мы с Юрием Алексеевичем за рулём, отрывались вперёд по шоссе, останавливались, где хотели, и ждали нашего товарища. Сразу же за Ургенчем шоссе обступили барханы, дорогу перебегают варанчики, на дороге лежат раздавленные змеи. Скоро становится очень жарко, но пустыня сейчас, в конце мая, в самом расцвете. Иногда возле шоссе, в тени от барханов, наблюдали отдыхающие стада овец. Остановились возле артезианской вышки. Рядом огороженные загоны с овцами, охраняемые чабанами.
Смотрели, как чабаны отлавливают, в шарахающемся между оград загона стаде, нужных им овец. Можно получить удовольствие от этого зрелища, как болельщику на спортивном состязании. Пошёл от машины через несколько высоких барханов вглубь пустыни. Вокруг растут какие-то красивые, толстые мясистые кусты на трубчатой ножке.
Хотел один вырвать, не получилось. Он крепко сидит в песке, к тому же запах очень резкий и неприятный. Я отступился - у всякого живого существа есть своя защита. Саксаул цветёт (ничем не примечательное деревце), а рядом ещё много других не известных мне растений. Непривычному человеку в пустыне неуютно. Почувствовал опасность сразу заблудиться среди песков.
В кабине грузовика привычное движение, разговоры, жарко. Юрий Алексеевич уговаривает меня не пить воду, хотя воды в достатке. Стоит выпить – не остановишься. Он научился, приспособился выносить жару. У местных жителей есть, разумеется, для этого свои правила, в дороге обязательные.
Вдоль шоссе проложен водопровод, а через каждые сорок километров пути рядом с дорогой возвышаются телевизионные ретрансляторы, с оградой и четырёхэтажным домом для обслуживающего персонала.
Рабочих туда привозят вахтовым методом на неделю. Мы останавливались возле них, иногда видели за оградой страдающих от жары парней и девушек, вынужденных там работать. Вот снова догоняет нас шофёр Витя, и мы снова в пути.
Пустыня живёт своей жизнью. Через шоссе, вдруг, возлегли несколько барханов. Как они тут оказались? Посла бури, наверное, вихря, или по какой-либо другой таинственной причине. Машина, натужно завывая, переезжает через них, через песок, на чистое шоссе. Дорожные службы постоянно сражаются, расчищают дорогу. Закрепление песка возле дороги – вечная задача.
Пустыня, которая потрясла меня из окна самолёта – вот она. Сегодня прекрасный, жаркий, тихий майский день, но что тут делается, когда налетает буря, которая длится иногда несколько дней? Нас может защитить техника, а караванщики укладывали верблюдов, закрывались накидками от песка, чтобы можно было дышать, и ждали конца бури. Пустыня приучает человека к терпению.
Шоссе подошло к паромной переправе автомобилей через Аму-Дарью, рядом с огромным газопроводом, переброшенным на огромных опорах через реку. Плывём в автомобиле, вот выезжаем на берег, снова шоссе, снова пустыня. Проехали Газли, ничем не примечательный городок газовиков, кучка пятиэтажных зданий.
По сторонам дороги иногда возникают полуразвалившиеся древние городища, призраки крепостных стен, остатки древних оазисов, но нет гида, который рассказал бы о них, а по сторонам снова и снова - ретрансляционные сооружения телевизионщиков. Дорога утомляет и требует терпения.
В пять часов вечера мы въехали в Бухару. Машины оставлены в гараже, тут же вошли в кафе, здесь затенение, прохлада, можно вдоволь пить холодную минеральную воду. Юрий Алексеевич помог мне остановиться у знакомой ему хозяйки, и мы навсегда расстались.
Виктор Поликарпов